Старый парень, седые виски, Взгляд потухший, однако с горчинкой И болтаются тут же очки, Что обычно съезжают с горбинки. Уж не спорит он больше ни с кем И учить никого не желает, Он живёт сам-в-себе, как аскет, Сам с собой говорит и играет. Внешний мир для парнишки – Ничто, Лишь порой его память тревожит И молитвенно слышно: «Почто?! Наказуешь жестоко ты, Боже!» Молодым был когда-то орлом, Воевал на фронтах и за девок, Доставалось ему поделом, Был пригож, безрассуден и дерзок. ..Был приказ, отправлять эшелон До Трудармии северной трассой Немцев местных и взятых в полон, Ну а парня назначили старшим. Ехал медленно вдаль товарняк. Люди мёрли от голода скопом, Обдувал всех морозный сквозняк, Мертвяков принимали откосы... Парень делал обычный обход, От привычки уже безразличный Ко всему, словно в мирный завод, Где механиком слыл он приличным. Тут почувствовал, чьи-то глаза, Как иголками, колются в спину, Обернулся, схвативши наган – Два нахлынули озера синих! А душа в них живая, лучась, Проломила реальность-плотину, Затопила теплом, в тот же час Знойной стала Сибирь Палестиной.. И нарушив указ, он отпёр Дверь тяжелую, в кровь ободравшись, Скинул девушки тень за подол, В губы бледные впился со страстью. Тень качнулась пугливо, как лань; Повалилась в сугроб, протестуя. Тут пальнул, был заряжен, наган – Боль убойною дёрнула силой! Её смерть унесла, его – жизнь – Безотрадная, с чувством потери. Немки-матери горестный визг В сон врывается ветром, как в двери. Тогда шепчет в молитве: «Почто?!» Уж без слёз глаза старые плачут, А в ответ, как обычно – Ничто, Лишь маразм эту боль ловко прячет. Старый парень, седые виски, Цвет печёного яблока кожи... Жизнь зажала нарочно в тиски, Смерть не жалует бедного тоже. (18.02.2008) |