Русь – затаённая грусть.
Над заколдованным полем
круг замыкается боли,
а разорвать не берусь.

Дышат поля, как моря …
Ночью цветы луговые
как часовые – живые,
между собой говорят.

Время не пустит назад.
В этой стране сероглазой
я потеряюсь не сразу,
но прогорю, как закат.

Русь! Твои вёрсты столбя,
я погуляю до срока.
Ты, как и Вечность, жестока
и ненавидишь, любя.

Но сохрани этот миг,
злые метели и грозы,
чтобы у тихой берёзы
жил, как и прежде, родник.

Я продолжаю свой путь,
чтобы увидеть сквозь дождик,
как нарисует художник
Русь – затаённую грусть.

28.07.2006 г.

Город, где поют соловьи

Память, вновь меня призови
в годы нашей юности ранней,
в город, где поют соловьи
и хранят историю камни.
Где садился в озеро диск,
а всходил уже над горами.
Ты меня прости, обелиск,
что пришёл к тебе не с цветами.
Не с цветами – с новой бедой.
Скажешь: был всегда фантазёром!
Я пришёл за мёртвой водой,
а живая – плещет в озёрах.
Дождик озорной на хребте
причесал задиристый локон,
город подмигнул высоте
изо всех своих евроокон,
мне сказал: зови – не зови,
не решу, пожалуй, задачу:
почему поют соловьи
на густых аллеях иначе?
В звёздном небе та же слюда,
озера такое же блюдце!
Сколько раз стремился сюда,
но не смог в свой город вернуться …

июль 2006 г.

Рим
(из итальянского блокнота)

Брось мелочь в фонтан Треви –
пусть тонет надеждой слабой!
Барокко клубок завит
в пергаменты прежней славы.
С оттенком зелёным медь –
по улицам, скверам, паркам.
С Тарпейской скалы лететь
восторгу – и падать к аркам!
Я птицей взлететь – готов
и город увидеть древний
не только с высот веков –
из окон простой харчевни,
где вывод принять простой,
но цепкий как взгляд волчицы:
когда я вернусь домой,
мне Рим будет часто сниться.
Какой это сладкий крест!
Я память ловлю на слове.
В кафе, где сидел Эрнест, *
пью крепкий, горячий кофе.
Настоем веков напьюсь,
пьянея под звон церковный,
хочу слово дать: «Вернусь»,
но слово даю: «Запомню».
Я верю: сквозь дождь и грусть
увижу твои соборы,
и слово даю: "Вернусь".
Где взять снова жизнь на сборы?

г. Рим, июнь 2006 г.

* Э. Хемингуэй любил отдохнуть в «Cafe di Colombia»
на площади Навона.

Венецианский этюд
(из итальянского блокнота)

Дома за много лет намокли.
Ногами чувствуя рассол,
глядели пристально в бинокли
на бивни траурных гондол *,
которые, минуя арки,
катали праздную толпу.
Должно быть, так венецианки
хотели распознать судьбу
в гондолах на воде канала,
не разглядев, рвануться вплавь,
попав на пристань Санта Кьяра,
чтобы увидеть свой корабль.
Но милый вновь вдали от дома,
плывёт в тумане, в шторм, в грозу,
скользит каналами гондола
и не вмещается в слезу.

г. Венеция – г. Рим, июнь 2006 г.

* В память о свирепой эпидемии чумы в средние
века гондолы в Венеции до сих пор красят в чёрный цвет.
Носы гондол загнуты кверху.

Я по-прежнему морем болею
(из итальянского блокнота)

«Мне холодно. Я рад»
(О. Мандельштам)

Похмелившись вином соловьёв,
ярких слов я найти не сумею,
но по-прежнему морем болею.
Вот пришёл – а оно без краёв!

И рассветный вдруг выбросив стяг,
что-то шепчет отелям на ушко,
я иду по хрустящим ракушкам,
и с обидой хрустит известняк.

Пусть мне холодно, всё же я рад,
как в цветах итальянского флага*,
небо, пена и пальмы-стиляги –
все они утром спать не велят.

И, в бескрайний смотрясь водоём,
облака отражаются в сини.
Долетят ли они до России,
или раньше прольются дождём?

Странно … ветер, задумавшись, стих.
Ярких слов я найти не сумею,
но Россией, как морем, болею,
очень много похожего в них.

И теперь уже жду корабля
в край, где символы вечно берёзы.
Брызги моря похожи на слёзы,
в море плачет, уткнувшись, земля …

г. Римини (Италия),
3 июня 2006 г.

* красный, белый, зелёный

Ноздри рвануть тишине …

«Город вышел за рамки/весь…
Врассыпную метнулась медь,
Припасенная в рукаве
К танцу тысячи саломей…»
(«Танец тысячи саломей», автор сайта www.stihi.ru Sterva)

Бросив зелье в густой настой
разомлевших от сна садов,
город вышел к шоссе босой.
И стоит на краю миров.

Скалит зубы на мир луна,
будто прима слепых актрис.
Здесь за танец своя цена –
в звёздном небе горит price-list.

Пусть под хохот ста тысяч лиц,
распалённых таким концом,
голова покатилась вниз,
танец будет всему венцом!

Кто-то смотрит с небес, и не
забываем его оскал ...
хочет ноздри рвать тишине …
тем, что мир никогда не знал!

24.08.2006 г.
Там, где прошепчет древо имя её …

Там, где прошепчет древо
имя её в тиши,
вновь прозвучит: "forever",
пусть дальний путь страшит,
словно незримый атом,
людям несущий смерть.
Времени перекаты
можно преодолеть.
Будет погода дивной,
сказочный вечер наш,
сердце войдёт машиной
без тормозов в вираж.
… Стоп!
Размечтался!
… Было,
ветер шалил листвой,
но прошептало милой
древо: забудь его …

7.09.2006 г.

Где-то на дне затерялось колечко

Ловко, без брызг,
пусть в непогоду
очень вода холодна,
солнце, как рысь,
с дерева – в воду!
Только страшит глубина!
Видится мне:
плачет сердечко,
девушку гложет
тоска.
Где-то на дне
затерялось колечко …

Кто бы его отыскал?

Призрак

«Заснувший дом. Один во мгле …»
(Андрей Белый, 1905)

Тьма не топчется у порога,
а настойчиво тянет лапы.
До тюльпана горящей лампы
ей осталось совсем немного.

Тишиной занесло полмира.
Звёзды спрятались. Верный признак,
что появится бледный призрак
из сгоревшей дотла квартиры.

Тьму раздвинув легко рукою,
тихо спросит: пусти погреться
и добавит: сгорело сердце,
отчего нет теперь покоя?

Побеседуем, дни итожа,
и под взглядом судьбы совиным
разделю с ним его кручину,
потому что я призрак тоже.

20.05.2006 г.

Искать и не найти опять следа

В водопроводе ржавая вода,
светило от досады покраснело.
Искать – и не найти опять следа,
лишь пепел от того, что прогорело.
Жизнь и работу вижу наяву,
регламенты – от срока и до срока,
но я по подсознанию плыву,
как по волнам ревущего потока,
На пике дня, в ночной кромешной мгле
бренчу к душе прилаженной отмычкой,
ищу себя другого на земле,
и кажется: всё больше по привычке.
Не нахожу, мутна в реке вода.
но кайф искать, хотя и мало проку.
Искать – и не найти опять следа,
и плыть упрямо против волн к истоку.

лето 2006 г.

Вольф Мессинг

Все двери, как обычно – на засов,
но с каждым часом темнота всё злее.
Сойти с ума от сотен голосов
так просто – жить гораздо тяжелее.

Как груз велик, хоть ездит налегке
враг фюрера, и Фрейд его не лечит!
В очередном заштатном городке
Вселенная ложится вновь на плечи.

Её мозги опять плывут волной,
у ней свои каналы и газеты,
и призраки хохочут за спиной,
рисуя на стене свои портреты.

Как груз велик, известно лишь ему,
с годами эта истина дороже,
когда ты осознаешь глубину,
мороз в жару идёт по тонкой коже.

Вождь всех времён спокоен и суров,
но от его рассказа стал бледнее.
Сойти с ума от сотен голосов
так просто – жить гораздо тяжелее.

17.04.2006 г.

Мегиддо
(место битвы Добра и Зла)

От зари и до зари
не уснуть
и не согреться.
Лучше ты
совсем умри,
скрипка
огненная
сердца!
У луны
клинок кривой.
Змеи снов
шипят на звёзды.
Скрипка сердца!
Будет поздно!
Вена кажется
струной.
Лоб
нахмуренных
веков
обожжёт,
как щёлочь,
фраза:
на два царства …
только сразу –
пополам,
пусть будет кровь,
Обессиленной молвы
быль
и проклятая
небыль
раскололись
с головы
в огнедышащее
небо …

20.04.2006 г.

Качели

Я помню ... эти старые качели,
Что доставляли радость детворе.
Во всех дворах они всегда скрипели.
А в нашем - не качались, а летели,
Как будто бы парили во дворе.
В чем был их удивительный секрет?
Я рано утром подглядел украдкой:
Седой старик весьма преклонных лет
Их смазывал, исправив неполадки,
Когда еще господствовал рассвет.
И удалился прочь, пыхтя цигаркой,
Седой как лунь, всегда один как перст.
За что он нес свой добровольный крест,
Нам, мальчуганам, делая подарки
И помогая взвиться до небес?
Он это делал ... явно не случайно.
И я томился с самого утра
И бабушку спросил, что знала тайны
Всех закоулков нашего двора.
Вздохнув, она поведала печально
О старике, что был всегда один:
-Ты прав, забота эта не случайна-
Качели так любил погибший сын.
Был он неисправимым сорванцом
И верховодил в школе целым классом,
А в небо потянулся за отцом,
Хотя тот был механиком - не асом.
Она опять вздохнула отчего-то,
Не зная про ту тайную войну,
Про жаркую, далекую страну,
Про сбитый ''МИГ'' и сбитого пилота.
..............................................................
Летели в небо новые модели,
А все случилось будто бы вчера.
Я помню эти старые качели -
Ступеньку в небо нашего двора!

Я верю в мощь потока

Я верю в мощь потока
летящих с неба птиц
и в огонёк восторга,
вспорхнувший со страниц.

В них общая основа.
Ты разглядишь меж строк,
как окрыляет слова
живительный поток.

Как приближает дали,
как тянет в глубину…
ты вспомни, как искали
мы слово, как струну.

Не в этой ли погоне
за тайным смыслом слов
летят литые кони
замёрзших городов?

Не тот ли это ветер
по ломаной перил,
что рано утром встретил
и дотемна пьянил?

Пусть к нам порой жестока
судьба – не падай ниц!
Я верю в мощь потока
летящих с неба птиц.

20.10.2005 г.

Placebo*

Твоё имя по латыни,
А три слога, как три ноты,
на губах помада стынет,
на щеках печать заботы.

Я - безмолвный странник между
двух миров, шумящих грозно.
Спой ещё - и дай надежду,
подыграй, пока не поздно.

Нет фантазии предела,
и опять сойдутся в драке
чёрной магии и белой
изумрудные собаки.

Отстающим – утешенье.
Пьедестал – вперёд идущим.
В каждой песне столкновенье
между прошлым и грядущим.

Три судьбы и три желанья
случай в перегретом зале
разыграл бы в три касанья
на отзывчивом рояле.

Кто-то тихо шепчет ныне
в коридорах мрачных зданий
твоё имя по латыни,
как начало заклинаний.

12.10.2005 г.

* английская рок-группа

Слово о матери

По густой жаре, по туману ли,
по горам крутым, степной скатерти
много пасынков песнь горланили,
каждый о своём, все – о матери.

Сколько было дорог исхожено!
Как иных домой страсть-мечта звала!
Так похожа была на счастье, но
ни такой души, ни того тепла.

На семи ветрах злого города,
разрубив рукой синь прохладную,
признавались, как было дорого
то, что в даль ушло безвозвратную.

Где от той беды одолень-трава?
Словно силы все поистратили.
И сказал один: мать моя жива,
но в чужой земле, как без матери!

11.11.2005

Летят журавли …

Повинуясь тяге древней,
на другой конец земли
над заброшенной деревней
пролетают журавли.

Под крылом река синеет,
у покинутых домов
только мумии репея
среди жухлых васильков.

Дальше держат путь скитальцы.
Вот ещё одно село:
труб обугленные пальцы
им грозят и бурелом.

Клином синь привычно пашут
светлой радости творцы
и не видят, что им машут
на прощанье мертвецы.

5.11.2005 г.

Облава
(к 110-летию со дня рождения С.А. Есенина)

«Пусть для сердца тягуче колка
эта песня звериных прав.
Так охотники травят волка.
Зажимая в тиски облав»
(С. Есенин)

Так охотники травят волка:
он опять против всех один,
и готова забить двустволка
огнедышащий в сердце клин.

Та чума оголтелой пляски
в двадцать пятом, как злая гарь.
Застывает в посмертной маске
тридцать первый его декабрь.

Ветер слёзы колюче вытер
и утешил, как мог, судьбу.
Ленинград холодней, чем Питер,
задувает в провал на лбу.*

Вновь гонимого пилигрима
«Англетер» не спасёт от бед.
Сколько надо, скажите, грима,
чтобы раны замазать след?

Зверь любимый! Ты рад был с теми
рассчитаться, да нету сил!
Кровью пишет Есенин время -
только мало ему чернил.

Повернут так и сяк газеты,
и вопрос зазвучит, как бред:
Сколько надо убить поэтов,
чтобы травля сошла на нет?

3.10.2005 г.

*Сейчас мало кто сомневается, что поэт не кончил
жизнь самоубийством через повешение, а был убит.
Исследователь жизни и творчества Есенина Н. Сидорина
считает, что на лбу поэта была "не "вдавленная борозда", а
глубочайшая рана... На фотографиях зияет абсолютно
круглая дыра под правой бровью как продолжение борозды.
«Ленинград холодней, чем Питер» - в Петербурге поэт находил
в своё время гораздо более тёплый приём.

Но ты ушла и город унесла

В коротких снах не слышишь имена,
там взгляд как взрыв, слова как телеграммы.
Непросто сердцу позабыть, и на
его долях ты не увидишь шрамы.

Брожу, смотрю в дома, как в зеркала,
ищу тебя, но вижу только маски.
Ты сразу целый город унесла
и все его чарующие краски.

Пройти опять кварталы старины
и обыскать знакомые аллеи?
Немало лун, как на тропу войны
с самим собой я встал и не жалею.

Разлёт твоих бровей, как два крыла,
на них парил я в шапке-невидимке.
Но ты ушла и город унесла,
жестоко не оставив ни песчинки.

8.03.2006 г.

Иоганн Себастьян Бах (Веймарский период)

Хлеб шершавый
на столе,
эль – в сосуде.
Он играет в полумгле
Букстехуде!
Органист –
не знаменит,
но не старый.
А свечной огарок
злит
светом малым.
В партитуре
стайка нот
пляшет лихо.
Вот последний
взят аккорд,
стало тихо…
…Тихо так, что мотылёк,
как пропеллер,
что легко поднять бы смог
город Веймар.
Откровение – в висках,
у порога,
От лукавого – тоска,
гимн – от Бога!
Вот и клавиши зажглись
алым светом.
На педали ноги вниз.
Руки – где-то …
…где-то … птицами парят
без заботы …
Что в соборе натворят
эти ноты?
…Эти ноты на бегу
дарят небыль.
От «хочу» и до «могу»
как до неба!
Ночка мчится на восток
быстрой бричкой.
На рассвете весь итог –
две странички.
Но зато душа чиста,
песне рада.
А тогда и слепота
не преграда!

22.10.2004 г.

Космодром твоей ладони

Космодром твоей ладони
В мир иной зовёт, как прежде.
Там уходят от погони
Корабли моей надежды.

С чем сравнить, как было сладко,
И о многом нам мечталось ….
Страсть сгорела без остатка
Или же зола осталась?

Мы по городу метались,
Тормозя на светофорах,
А слова, что прозвучали,
Умирали в мягких шторах.

Рвут рассудка путы кони,
Стартовать пока не поздно.
Космодром твоей ладони
Вновь даёт дорогу к звёздам.

11.08.2004 г.

***
«Опускаются руки, исчезли слова,
Страшно строчку начать …»
(Анатолий Головин)

Закрываются двери,
Опускаются руки,
Поднимается солнце
зато над землёй.
Даже дикие звери
Пропадают в разлуке.
Страшно строчку начать …
Так бывало со мной.
Не понять. И не все
Так впадают в кручину,
На ладони - зима,
руль, как посох, ловлю.
До двухсот по шоссе
Разгоняю машину,
Опускаю стекло,
воздух осени пью.
Пролетая стрелой,
Напиваюсь не скоро,
Так приятно спокойствие
тихих лесов.
Возвращаясь домой
В затуманенный город,
Стану снова собой,
буду снова здоров.

23.09.2004 г

Притворимся травой …

Притворимся зелёной травой
Невысоких холмов,
Что венчают долины,
Притворимся весёлой листвой
Придорожных кустов
Или тонкой осины
Притворимся иголкой и ниткой,
Частицами влаги
В стакане,
Притворимся попыткой и пыткой,
Кораблём и рулём
В океане.
Бубенцами, что дружно звенят,
И дрожжами в заквашенном тесте.
Кем угодно представим себя.
Только главное – были бы вместе!

29.07.04.

Стихи порву, как заклинанье секты …

Стихи порву,
как заклинанье секты,
что не давала воли
для ума
и призову
в свидетели проспекты,
а в понятые –
старые дома.
По-прежнему чураясь
постоянства
и выгребая
как ненужный сор,
пересеку
по ломаной
пространство,
в знакомой точке
заглушу мотор ...
Но осознаю:
кончилась игра,
и возвращаться
нет теперь причины,
когда коснусь
знакомого двора
колёсами
уже другой машины.
Ушли вперёд
старинные часы,
и не вернулось
радостное эхо.
Теперь не будет
взлётной полосы
для самого
короткого разбега.
В одну и ту же реку
не войду,
Мой путь не запасной
и не попятный.
Мотор машины
с грустью заведу
И потихоньку
покачу обратно.
Поставив на прикол
свою машину,
вернусь ковром
из листьев и трухи
туда, где гонит
следствие
причина,
чтобы писать
и снова рвать
стихи.

17.10.2004

Золушка (современная версия)

Был скромным стол, и многое осталось
В тарелочках нетронутым почти...
Принц ... не пришёл, и Золушка умчалась
Домой на подвернувшемся такси.

А там, среди обыденного гама,
На кухне с закопчённым потолком
Она внимала, как ворчала мама,
И папа отзывался матерком.

Ну что ж теперь... в кафе довольно мило
Ей было ... и уютно, и тепло,
Его лицо по-прежнему светило
Сквозь кухни запылённое стекло,

Был вечер тих, каких бывало мало,
Луна опять над городом плыла,
И туфельку она не потеряла –
Она в кроссовках стареньких была...

____

Мелодия

Когда под утро зимушка-зима
накроет серебром заснувший город
и упадёт на землю лютый холод,
оставив островки тепла – дома
с людьми в их жизни суетной и бренной,
когда еще всё дремлет поутру,
в квартире типовой, обыкновенной
семь нот затеют древнюю игру
на языке – одном для всей Вселенной...

И вот она – светла, легка, чиста –
Мелодия, плывёт неторопливо.
В мир чужестранный, ласковый, красивый
раскрыла вечность в этот миг врата...

Нерон

Был праздничный наряд на нём,
А все ... шарахались в испуге -
Он Вечность штурмовал огнём!
По городу носились слуги
И поджигали каждый дом.

А он стоял, смотрел с горы
На ужас и столпотворенье,
Жестоким правилам игры
Не обучил он окруженье,
Обрушив целые миры

Внезапной огненной потерей.
Рим - вечный город - разгорался,
Горели балки, окна, двери-
Никто тушить и не пытался,
А разум ни во что не верил.

Стоял он, мысль томил одну,
И ни намека на ошибку!
Змеилась по его лицу
Такая странная улыбка,
Что удивила б Сатану!

Любовь

Любовь ходила всё вокруг да около,
Но вот её спокойствие нарушилось -
Она взметнулась в небо ясным соколом
И всей своею силою обрушилась.

Она пустую шелуху отринула,
Предстала - и великою и строгою,
Лавиной чувств толкнула, опрокинула,
И в рай и в ад вела одной дорогою.

Она вздымала скипетры державные,
Повелевая замками воздушными,
Из тысяч слов она сказала главные,
А остальные ... стали вдруг ненужными...

Художник

Старый турок-художник чуть горбится
И, совсем не стесняясь меня,
На продажу рисует, торопится
Дать фрагмент византийского дня.

Вот кривые Анталии улочки,
Кисть его отражает квартал
И торговца с прикушенной трубочкой,
Что на пристани здесь торговал.

Кисть его отражает мгновения,
Старых улиц неброский уют,
Кисть его отражает сомнение:
Может статься, и холст не возьмут.

Панораму древнейшего города
Он искусной рукой воплотил.
Я купил бы картину, но дорого,
Очень дорого он запросил.

г. Анталия (Турция)

Озеро Увильды

Ни Карибы, ни Сейшелы
Я не видел и не скрою:
Мне пока что по карману
Тургояк и Увильды.
У воды
Пенёк замшелый,
А вода искрит слюдою.
Так и манит,
набегая на песчаные гряды.

Поклонюсь земному чуду,
Славя матушку-природу,
Что придумала-создала на Урале Увильды.
Долго медлить я не буду,
Разбегусь и брошусь в воду,
Поплыву к далёким сопкам
в море ласковой воды,

В море радужного света,
В море радости крылатой,
В море матушки- природы,
что зовёт меня опять.
От заката до рассвета,
От рассвета до заката
Я готов, как искупленье,
это снова повторять.

Дай мне силы, мать-природа,
Чтобы быть в ладу с собою,
И наполни свежим ветром
Паруса, чтоб дальше плыть,
Отгоняя прочь невзгоды,
Возроди живой водою,
Отпусти грехи земные, научи,
как дальше жить!

Дикие лошади (тема «Rolling Stones»)
Отцу Валентину Степановичу

Ты помнишь как на Волгу умываться
Бежали тихой улочкой старинной,
Стараясь не ступать в помёт куриный,
Шиповника стараясь не касаться?
Ты помнишь: та дорожка у реки
До самого утра тепло хранила?
Рассвет уже раскрашивал стропила,
И к Волге потянулись рыбаки,
Везли в тележках скромную поклажу.
И точный час, казалось нам, не важен.
Нам все заботы были пустяки
В сравненьи с утром вовсе безмятежным.
Несушки по дворам клохтали нежно,
А рядом надрывались петухи,
Провозглашая клич своей любви.
Ты помнишь: в небольшом таком загоне
Паслись у Волги розовые кони?
Не дать, ни взять - мустанги по крови,
На время усмирившие свой нрав!
Паслись как в первозданной тишине.
Стреножены. Но как хотелось мне
Увидеть их полёт средь сочных трав!

...Увы - им распорядок не велел,
Страна упрямо прирастала рыбой,
Металлом, что потом везде ржавел,
Ракетой, что застыла в шахте глыбой,
Остановив возможный беспредел ...

... Мир суетливый жил, но жил вдали.
А здесь? Ты помнишь у реки, когда-то
Не пароходы плыли - корабли!
И воздух был наполнен ароматом
Тех дивных трав, что нынче не сыскать -
Теперь лишь лапник, да репей в загоне,
И не пасутся розовые кони,
Мустангам диким в прериях под стать.

***
Да, есть в Эгейском море острова,
Где девушки тонки и смуглолицы,
Красивы, но пугливы словно птицы.
Где волн лазурь и неба синева,
Как в первый день после творенья мира,
Где так прозрачна и чиста вода,
И создают во двориках прохладу
Переплетенья веток винограда,
Где так чисты, спокойны города...

...Где я не буду точно никогда...

Море

Мне этой ночью море снилось
В расцвете всей своей красы,
Оно тихонько шевелилось,
Дышало мерно, как часы.

Оно то тихо говорило,
То замолкало до поры,
На полосе песка дарило
Мне разноцветные дары.

И никого на водной глади!
И я премного удивлён -
Как будто бы во всей Элладе
Мир пять минут как сотворён!

И в этом мире я и волны!
Не на неделю напрокат,
А всё без меры, всё бездонно,
Как миллионы лет назад.

Мне этой ночью море снилось,
Многоголосьем пело лир,
Оно сияло и искрилось-
Непостижимое как мир...

г. Лептокария (Греция)

Снайпер

Смерти очень острая коса
и её орлиные глаза …
Свежую зарубку на прикладе
ты рисуешь лезвием ножа.
И укрывшись, вновь несёшь дозор.
Под ладонью щёлкает затвор,
удаляя стреляную гильзу –
никому уже не нужный сор.
Обнаружит цель себя сама,
выстрел - и задача решена.
Только, если разом все приснятся,
можешь ты легко сойти с ума.
Всех когда-то мама родила,
много лет растила, как могла,
только снайпер снов ПОКА не видит,
потому, что служба тяжела.
Говорит: всё это словеса …
А в прицел синеют небеса,
смерти очень острая коса
и её орлиные глаза…

23.08.2004 г.

Необратимостью жестоки …

Необратимостью жестоки,
мелькают годы, как столбы
вдоль неизведанной дороги,
на перекрёстках у судьбы.

А я, как жрец познаний точных,
мгновения не тороплю,
на горле у часов песочных
сжимает истина петлю.

Где расширяются пределы,
там даже Бог даёт добро,
и экстрагируется смело
нам в кровь ночное серебро.

А вены – это те же трубы,
несут, плетут по телу вязь.
Но вот стучат, ломаясь, зубы
от формул, что узнал, таясь.

Укрой лоскутным одеялом
Судьбу и вызови врача.
Сто раз распни, и будет мало
для траектории луча.

Который рыщет, одинокий,
в плену угрюмой ворожбы.
Необратимостью жестоки,
мелькают годы, как столбы.

21 января 1986 г.,
редакция сентября 2005 г.

Паллиатив

Приди ко мне, озябшее Высочество,
Под одеяло вялого грядущего,
Наш мегаполис полон одиночества,
Ищу лекарство по аптекам сущего.

Приди ко мне, холодная красавица,
Картинки снов подобны телевизору,
Но их калейдоскоп тебе не нравится,
Как сонному аптечному провизору.

Приди ко мне скорей, причастье позднее,
Страницы вечных книг, как будто лопасти.
Граница двух миров сегодня звёздная,
Шагнём вперёд, зажмурившись у пропасти.

Приди ко мне, продрогшее Величество,
В ночной тиши ни шороха, ни всполоха.
И, кажется, замёрзло электричество.
Зато в моей душе изрядно пороху!

14.09.2005 г.

Лететь, тревожа перекрёстки …

«Однажды выйти из судьбы,
Как из натопленной избы…»
(Лариса Миллер, 1980)

Лететь,
тревожа перекрёстки
визгливым криком торможенья,
подозревая ветер хлёсткий
в сопротивлении
движенью.

Лететь
в машине бестолковой,
слагая гимн из многоточий
и жар оранжевого слова
приберегая
к тёмной ночи.

Лететь,
взрывчаткой чувств торосы
разрушив на пути стремнины
и задавать вопрос вопросу,
так и не выяснив
причины.

Лететь,
потом сказать о важном,
не дописав, закрыть страницу,
и выйти из судьбы однажды,
чтоб никогда
не возвратиться.

август 2002,
редакция августа 2005 г.