$IMAGE1$

Февраль - итог зимы постылой,
отбыл и отбыл день пустой.
В туманах, ставших на постой,
садится серебро светила,
снег голубой изъеден с тыла
ультралиловой густотой.

Свинец небес едва колышет
сна оглушающую тишь.
Амфитеатр снежных крыш
навис над озером застывшим.
Плат кладбища, крестами вышит,
прильнул к ложбине горных ниш.

Еще не вечер - предвечерье,
час фиолетовых теней...
В суть иероглифов ветвей
душа, всей сущностью дочерней,
вникает,  эхом вторит в ней
каверн саморазоблаченье,

ведь там, в пустотах филиграни,
таится времени секрет:
всегда малиновой заре
закат наследует багряный,
и жизнь от молодости рьяной
стремится к старческой поре.

Смысл тривиален и обыден,
но это приговор и срок,
и даже самый первый вдох
уже предрёк последний выдох,
и гены в изначальном виде,
содержат гибельный итог.

Поэтому тщета наряда
душе претит - всё блеф и сны -
от нежной зелени весны
до катастрофы листопада...
Усталость - расцветать и падать -
несносней зимней белизны.

В гипнозе долгого раздумья,
в час одиночества ума
душе всё явственней обман
любви, надежд и веры юной,
как будто в полночь, в полнолунье,
спал перламутровый туман,

и смутность призрачного плена
осела, проясняя суть:
 я - одноразовый сосуд -
для сосланной на заземленье
души, парившей во Вселенной,
уставшей грезить на весу...

Раскаяньем, повиновеньем -
она в досаде узнает
грехопадение свое
былого заживорожденья,
но - всё пред вечностью - мгновенье,
и даже ссылка в бытиё.

Лишь в феврале, под стать природе,
вершащей годовой виток,
душа предвидит свой итог,
ждет отдыха или исхода,
и смерть ей шепчет о свободе:
восстань, и преступи порог...