Нам дано ощущать, как в конвульсиях бьётся зима, Как жестоко и ровно опущены бледные веки, Облечённые в смерть, обречённые смертью калеки, Нам печать на ладонях оставила древняя тьма. Нам судьба начертила на душах звенящую нить, Поцелуем приникла к вискам и изрезала руки, Эта горькая роль – препарировать взгляды и звуки, Сквозь туманы и ночь в никуда по течению плыть.
Странный путь – бесконечно теряться и снова искать Свой запутанный облик в хрустальных сетях отражений, Задыхаться и плакать у Неба на белых коленях, Из распятой груди песен-птиц в синеву выпускать. Беззащитно смотреть, как сбываются страшные сны, Как по лестнице в ночь кто-то тащит больную надежду. Как бесчувственно падать, когда, невесомые прежде, Мы сходили с ума от кровавых запястий весны.
Мы блуждали тенями небес в переулках кривых, И пускай я ладонями стёкла сжимаю до хруста, Пусть опять будет больно по-детски, тревожно и пусто, Я твоя навсегда, наша вечность одна на двоих. А мосты между ночью и днём рассыпаются в пыль, Точно старая повесть о том, чего больше не будет. Мне не верится в милость – меня за отчаянье судят, За нелепые сказки о мертвых и чёрную быль.
Облечённые в смерть, мы забыли, что значит дышать, Мы как свежая рана на теле холодного мира, И биение сердца подобно биенью эфира, И тошнит тишиной, и не страшно совсем умирать. |