Пламя тонкой свечи забавлялось причудливым танцем:
То чуть-чуть наклонялось, то дерзко куда-то рвалось;
Освещало фигурку со статью, присущей испанцам,
Алебастровый лик в обрамлении чёрных волос...

Томный веер ресниц выдавал их крылатую сущность,
Отрешённость во взгляде пугала своей глубиной...
- Я открою все окна, родная, тебе станет лучше! -
Звонкий голос нарушил внезапно вечерний покой...

Обернулась на звук, награждая усталой улыбкой,
Он у кресла её опустился, колени обнял...
И огонь задрожал в сквозняках, словно чувствуя зыбкость
Этой жизни под пристальным взором застывших зеркал...

- Уходила она... - Посекундно вещали все стрелки,
С безразличием жутким свои нарезая круги...
Всё казалось таким неуместным, и жалким, и мелким,
В каждом шорохе слышались вечности тёмной шаги...

- Уходила она... - Он держался... Ни словом, ни взглядом...
Только жилка предательски билась, как птица в стекло.
- До последнего вздоха, любимая, буду я рядом... -
Так он думал, а ей улыбался при этом светло...

И колени сжимал, пока ночь за окном сиротела,
До последней звезды верным псом оставался при ней...
До неровной черты, проведённой огрызками мела,
И c надеждой, что вымолит в церкви ещё пару дней...