Привожу фрагмент из статьи Дмитрия Дроздова Реформа Рифмы

Начиная разговор о рифме, нельзя не попытаться более глубоко проникнуть в суть этого явления. Многие литературоведы и поэты давали свое определение рифме. Приведу несколько примеров:
Определение Тредиаковского: "Рифма - согласие конечных между собой в стихе слогов".
Определение В.М. Жирмунского (им были заложены основы современной теории рифмы): "Рифма есть ВСЯКИЙ ЗВУКОВОЙ ПОВТОР, несущий организационную функцию в метрической композиции стихотворения". Это определение легло в основу многих последующих формулировок.
Определение Д. Самойлова: "Рифма есть СОЗВУЧНЫЕ СЛОВА, расположенные в заданной последовательности в конце ритмических периодов и выполняющие одновременно функции смысловой и звуковой организации стиха".
Определение Ю. Лотмана: "Рифма есть ЗВУКОВОЕ СОВПАДЕНИЕ СЛОВ или их частей в конце ритмической единицы при смысловом несовпадении".
Объединяя эти определения, можно выделить четыре главных составляющих рифмы:
1. Фонетическую: «согласие слогов», «всякий звуковой повтор», «созвучные слова», «звуковое совпадение слов или их частей».
2. Метрическую: расположение в «заданной последовательности» в «конце стиха», в «конце ритмической единицы», «ритмического периода».
3. Организационную: функция «звуковой и смысловой организации».
4. Семантическую: «смысловое несовпадение» слов.
Таким образом, если присутствуют все четыре признака, можно говорить о наличии в стихе рифмы.
Остановлюсь немного подробнее на всех четырех пунктах.
Первая характеристика относится к фонетической (звуковой) природе рифмы и сводится к понятию «созвучия», которое до недавнего времени рассматривалось довольно однобоко. В своем «идеальном» варианте, «созвучие» предполагает совпадение, прежде всего, ударного гласного звука и какого-то числа согласных звуков. Но созвучие явление не такое однозначное и предполагает несколько вариантов сочетания звуков. Так как предполагаемая реформа касается именно фонетической функции рифмы, предполагая более широкое понимание «созвучия», и практически не изменяет три последующие составляющие, она будет более подробно рассмотрена дальше.
Вторая характеристика касается метрических (ритмических) функций рифмы. Ю. Лотман в книге «О поэтах и поэзии» подтверждает, что близость слов «рифма» и «ритм» не является случайным: «Художественная функция рифмы во многом близка к функции ритмических единиц. Это неудивительно: сложное отношение повторяемости и неповторяемости присуще ей также, как и ритмическим конструкциям». Рифмы располагаются в определенной последовательности (три самых распространенных варианта этого ритма: ААББ, АБАБ, АББА разноображены большим числом вариантов сочетания мужских, женских или дактилических окончаний) в конце строки. Повторенный многократно этот ритм хорошо улавливается сознанием: ааббааббаабб, и каждое изменение воспринимается читателем.
Говоря об организационной функции рифмы, Ю. Лотман утверждает, что плохая изученность рифмы является следствием ее сложной природы: «Рифма в равной мере принадлежит метрической, фонологической и семантической организации». В своей объединяющей функции рифма «выполняет ту функцию, которую в безрифменной народной и псалмической поэзии играли семантические параллелизмы, – сближает стихи в пары, заставляя воспринимать их не как соединение двух отдельных высказываний, а как два способа сказать одно и то же». Рифма не дает стиху рассыпаться, цементируя отдельные строки, и стихотворение в целом.
Одним из важнейших свойств рифмы является ее неожиданность, что проявляется в максимальной близости фонетической составляющей и максимальной удаленности семантической – «смысловое несовпадение слов». Максимально подходящие под «звуковое совпадение слов» тавтологические рифмы (когда слово рифмуется само с собой) воспринимаются, как бедные, а слова-омонимы – как богатые рифмы. Именно это позволило Ю. Лотману охарактеризовать рифму, как «один из наиболее конфликтных диалектических уровней поэтической структуры».
Можно заметить, что приведенное выше определение Тредиаковского отличается от более поздних определений, что является следствием и более внимательного изучения рифмы учеными различных специальностей и эволюции самой рифмы. В то время как ученые-теоретики погружались вглубь самого феномена рифмы, поэты-практики меняли саму рифму количественно и качественно. Было существенно расширенно фонетическое понимание рифмы, что выразилось в уходе от точных «классических» рифм к неточным и приблизительным. Было увеличено количество вариантов рифмовки и более широкое применение получили дактилические окончания. Было повержено даже такое, казалось бы, обязательное условие, как положение рифмы в конце строки. Также с увеличением лексического словаря самого языка и языка поэтического расширилась семантическая составляющая рифмы. Но, несмотря на все перемены, все четыре составляющих остаются актуальными и для современной рифмы.
Многими теоретиками и поэтами-практиками было отмечено такое важнейшее качество рифмы, как неожиданность. Но именно это качество становится все менее возможным с колоссально увеличившимся за последние двести лет объемом стихотворных текстов. Поэтому мне кажется разумным начать разговор о самой реформе, о том, почему она необходима, с упоминания о грамматической (самая частая разновидность которой - глагольная) и банальной рифмах. Первая рифма – еще необязательная – встречается уже в народном творчестве (в песнях, пословицах, заговорах). Она была по преимуществу грамматична: около четверти всех рифм (в пословицах) были глагольные, около трети — образованы существительными в одном роде, числе и падеже. Грамматическая рифма полностью царствовала и на заре русского стихосложения (конец 17 – первая половина 18-го века), но постепенно стала осознаваться поэтами, как неполноценная. Первая деграмматизация русской рифмы, толчок которой дал Кантемир, продолжалась на протяжении всего XVIII века. У Кантемира глагольных рифм было 33%, у Ломоносова — 28%, а век спустя у Пушкина — 16%; за счет этого падения глагольных возрастала прежде всего рифмовка существительных. Но и рифмовка существительных, находящихся в одной форме (радость-младость, роза-проза) или прилагательных (трудный-чудный), тоже постепенно утрачивала применение (конечно, это происходило не повсеместно, а только у наиболее требовательных профессиональных авторов). Сложность рифмовки многих важных для русского языка слов привела к многочисленным повторам одинаковых рифм. Уже во второй половине 18-го века такие рифмы, как «держава-слава», «Елисавета-света», «Екатерина-крина» в одах, «кровь-любовь», «минуты-люты», «страсти-власти-части» в песнях «хлопочет-хочет» в баснях, стали так банальны, что вызывали насмешки. О банальных и глагольных рифмах писали многие критики и поэты (что впрочем не мешало писать все новые и новые стихи на «любовь-вновь» и других банальных рифмах).

 

Полностью статью (а она крайне интересна) можно почитать по вышеприведенной ссылке