Вне летних дней, окутанный свободой,
набравшись сил, плету судьбы венок.
Сегодня я забыл про все невзгоды,
и от забот отрёкся, став далёк.
Под полузвук сползающего платья
и полувздох приятного «люблю»
в который миг спешу к тебе в объятья,
и о тебе лишь Господа молю!
Когда я вновь оправился по свету,
ища надежду в праздной суете,
я разыскал нечаянно, но где-то
свою мечту в унылой пустоте.
В потоке дней постылого ненастья,
с тех самых пор тобой лишь я дышу,
и отыскав, пусть временное, счастье
лишь о тебе я Господа прошу!
Я был тогда беспечно-одиноким,
и не любил красивые слова, -
мне грустный мир казался сплошь жестоким,
и от всего болела голова.
Ковала руки ведьма-безнадёга
беспечных лет в безумнейшей судьбе,
и в трудный миг, терзаемый тревогой,
я у огня молился о тебе!
А ведь в тиши пред первой нашей встречей
я был так чёрств от выспренности фраз,
что звонкий день был, словно тихий вечер,
а летний миг был, будто зимний час.
Но в эти дни со мной случилось чудо,
и я тебя негаданно познал,
с тех самых пор я рёк: «Молиться буду!»,
и о тебе я к Господу взывал.
И вновь молюсь, подобно Магомету,
пять раз на дню, давая мысли ход.
Как вечера закурят сигареты,
и дым из туч отправиться в полёт –
в моей душе, погрязшей в паутине,
я сберегу твой милый голосок,
и отдохну под нежный треск в камине
прелестным сном, где ты мой, ангелок.
Сердечный такт измениться. К добру ли?
Ударит гром на небе в гущах тьмы -
то вечера курящие проснулись
и, покурив, раскашлялись, как мы.
И пусть скромна моя молитва эта,
и суть её немногим глубока,
я всё же горд, что с честностью поэта
я дал ей путь куплетами стиха. |