Вдохну зарю, впущу печаль и радость,

уйду в поля, где ветер и цветы,

    закончив день, смекну про жизнь и старость

над кипой книг античной простоты:

    мудрец-Гомер, не знаемый доселе,

строгач-Эсхил, новатор-Еврипид

    растили в рань искусство с колыбели,

но канул век… И кто теперь их чтит?  

    А жизнь течёт, культура в новых лицах,

иные дни и дорог каждый миг,

    Онегин тоже может появиться,

как Одиссей, на полке древних книг.

    Чужды секундам все ограниченья,

движенье туч и крови – всюду бег…

    Коль сам Эсхил не пережил теченья,

как справлюсь я, обычный человек?!

    Земля жива зависимо от Солнца,

а Солнца шар – песчинка в гуще тьмы,

    система наша – капелька в колодце,

а в эпицентре парадигмы – мы.

    Вокруг – концы и новые начала,

оплот – Аллах: и верим, и грешим.

    Когда конец и сколько нам осталось?

Путей – мильон, причал же - всем один.

    Прозрев давно и в то же время поздно,

не ощутишь того, что не постичь:

    зачем живём? Блаженствуем? Льём слёзы?  

Жизнь – это дней и судеб паралич. 

    Хотя и я не смыслю в том ни слова,

я не учу, а думаю и всё.

    И в руслах дум я забываюсь снова,

следя за тем, куда нас всех  несёт.

    Играет ветер сонные мотивы,

огни небес украсят мёртвый мрак,

    и каждый клён качается лениво,

как прежде мал и, как зимою, наг.  

    Везде покой, и кажется, нет боле

того, что тишь земную сокрушит.

    И я так рад, что снова выйду в поле 

родных краёв, к чужим лесам пришит!

    Вот наконец края мои родные…

Дышу зарёй и думаю о том,

    что наша жизнь – мосты, но разводные,  

и пробужденье перед новым сном;

    вопрос лишь в том, чему отдать дорогу:

искусству, пьянкам, спорту иль тюрьме,

    а может быть служенью только Богу

наперекор другим и Сатане?