Я посижу. Подумаю немного.
Бегут часы, всё стрелками кружа.
    Мерцает ночь созвездьями убого,
крик журавлей, доносится дрожа.
 
    И в тишине, где крепко спят рояли
и тонких свеч погасли фитильки,
    мне грузный мрак решил излить печали
под звонкий такт, что задали сверчки.
 
    Волна зари овеет тьму не скоро.
Наседка ночь расслабила крыла:
    она молчит, как дремлющее море,
она мощна, как древняя скала.
 
    Я не грущу, задумавшись немного.
Молчит и ночь, и мутная луна.
    А журавли плывут своей дорогой,
и вот едва растает тишина.
 
    Бессонный мрак плетётся в паутинах,
где в небесах буреющая тьма
    влечёт туда, где нет земных тропинок
и  в бездне тьму рождает тишина.
 
    А я сижу и думаю о многом,
мчит Млечный Путь надеяться и жить.
    А мне легко, но очень одиноко,
и хорошо, но хочется грустить.
    Грустить и ждать, а, внутренне ликуя,
следить за тем, как ночь, собрав крыла,
    вспорхнёт в лучах зари от денных сует
ввысь журавлём, и будет явь светла.

                                                 20.VIII.12