Уж не спорит он больше ни с кем
И учить никого не желает,
Он живёт сам-в-себе, как аскет,
Сам с собой говорит и играет.

Внешний мир для парнишки – Ничто,
Лишь порой его память тревожит
И молитвенно слышно: «Почто?!
Наказуешь жестоко ты, Боже!»

Молодым был когда-то орлом,
Воевал на фронтах и за девок,
Доставалось ему поделом,
Был пригож, безрассуден и дерзок.

..Был приказ, отправлять эшелон
До Трудармии северной трассой
Немцев местных и взятых в полон,
Ну а парня назначили старшим.

Ехал медленно вдаль товарняк.
Люди мёрли от голода скопом,
Обдувал всех морозный сквозняк,
Мертвяков принимали откосы...

Парень делал обычный обход,
От привычки уже безразличный
Ко всему, словно в мирный завод,
Где механиком слыл он приличным.

Тут почувствовал, чьи-то глаза,
Как иголками, колются в спину,
Обернулся, схвативши наган –
Два нахлынули озера синих!

А душа в них живая, лучась,
Проломила реальность-плотину,
Затопила теплом, в тот же час
Знойной стала Сибирь Палестиной..

И нарушив указ, он отпёр
Дверь тяжелую, в кровь ободравшись,
Скинул девушки тень за подол,
В губы бледные впился со страстью.

Тень качнулась пугливо, как лань;
Повалилась в сугроб, протестуя.
Тут пальнул, был заряжен, наган –
Боль убойною дёрнула силой!

Её смерть унесла, его – жизнь –
Безотрадная, с чувством потери.
Немки-матери горестный визг
В сон врывается ветром, как в двери.

Тогда шепчет в молитве: «Почто?!»
Уж без слёз глаза старые плачут,
А в ответ, как обычно – Ничто,
Лишь маразм эту боль ловко прячет.

Старый парень, седые виски,
Цвет печёного яблока кожи...
Жизнь зажала нарочно в тиски,
Смерть не жалует бедного тоже.

(18.02.2008)