Бродил в Европе призрак коммунизма,
Ободранным, затюканным бомжом.
Канавою была его отчизна,
Булыжник мостовой был отчий дом.
.
Шагал Берлинской улочкой уныло,
А как сосисок запах ноздри рвал,
Прохлада погребков зайти манила,
Звон кружек освежиться зазывал.
Ах, как хотелось Равенства и Братства!
Помять со сладкой бюргершей постель!
Прости мне, Фридрих, это святотатство.
Ох, Фейербах, опять по носу дверь!
.
Сманил в дорогу свежий ветер с Сены.
Ах, как был Марсельезы облик мил!
Бедняга, не предчувствуя измены,
В Париж прекрасный лыжи навострил.
Прелестнице - он сказки Компанеллы,
О верности всё вечной говорил.
Блаженство, да сокровищ каравеллы,
Красе дворцы Версальские сулил.
Но ветрены все женщины в Париже,
Всевышний их такими сотворил!
Любовник получил спины пониже
Другой её, другой уговорил!
.
Не приняли ни Цюрих, ни Лозанна,
Туманный Альбион гостить не звал.
Никто бродяге не кричал. – Осанна!
«Пророка», эх, никто не признавал.
Претят бродяги чопорной Европе,
Не любят здесь юродивых кликуш.
Есть деньги? - Покупай, что хочешь в Shope,
Не заработал? - На, помойный душ!
.
А так хотелось Равенства и Братства!
Благой коммуной с Ротшильдом пожить,
В пропой на всех пустить его богатства,
Блоху в обмен в кармане предложить.
Но не понять его Европе старой,
Надежд безумных тут не воплотить.
Свинью с гусём здесь не считают парой,
Ежа с ужом не думают скрестить.
.
Вели стопы усталые к Востоку, -
К России устремлён горящий взор.
И Рок помог «картавому пророку»,
Судьбы свершился страшный приговор!
.
И содрогнулась часть шестая суши,
В руках «ежовых» встала на дыбы.
Десятки миллионов грешных души
В Гулагах обрели себе гробы. 20.04.97 |