Зря порой преподавателей ругают насчёт строгости. По-моему вполне нормальные и лояльные люди. Например, устроили нам лишних два дня каникул. Первого сентября была только линейка, которая торжественная и всё. А во второй день мы ходили на кросс. В лесу бегали, соревнования всякие проводили. Устал так, что когда пришёл домой, то лёг сразу спать даже не пообедав. К вечеру только проснулся. Поел и сразу на улицу, потому как было что обсудить. Всё-таки мы, в смысле наш класс, первое место завоевали. А приятные вещи всегда смаковать приятно. Около нашего подъезда столкнулся с остальными из нашей компании. Только Дреня отсутствовал. Я подумал, что он тоже, как и я, после соревнований спать лёг. А так как со мной то его никак сравнивать нельзя, потому что я здоровяк, а он хиляк, то и подумал, что Дренька будет, наверняка, до утра спать. Конечно, если я до вечера, то он до утра. Но я ошибся. Он появился. И не просто появился, а выскочил из подъезда так, как будто за ним кто гнался. Смотрит дико и глаза выпученные. Не потому, что линзами увеличены, а просто от непонятного для нас нервного возбуждения. Мы все сразу замолчали и на Дреньку с испуганным изумлением уставились. Каждый наверняка подумал, что у Дреньки горе случилось. Может бабушка щами обварилась, может ещё что пострашнее. Тем более что кричал он диким голосом совсем несусветное и непонятное:

- Ужасы нашего времени! Ужасы нашего времени!

- Какие ужасы? – заволновались мы.

- Сейчас видел, к нам приехали.

Мы аж опешили от такого высказывания.

Да ты поди не проснулся, Дреня? – Робко, тихим задушевным голосом, каким всегда говорят с тяжёлобольными, спросил я своего несчастного товарища, наверняка сбрендившего от непосильных школьных нагрузок.

- Как же ужасы могут приехать? – ужаснулась Катька.

- В банках со спиртом, - брякнул Дренька.

Колян аж бутербродом подавился, который он доедал. Однако он не стал шуметь на Дреньку, а тоже тихо и даже испуганно спросил:

- Как же это ужасы могут приехать, да ещё в банках, да ещё со спиртом, Дреничка?

А Дренька видно правда не в себе немного, потому что всё своё гнет:

- Приехали, - говорит, - и сейчас они во дворце Металлургов.

А Колян выплюнул бутерброд, смотрит широко раскрытыми глазами на Дреньку и тихо, тихо спрашивает:

- Кто?

- Кто, кто, - окрысился Дренька, - ужасы конечно.

В другое время Колян бы ему показал, как хамить, но в этот раз он только ласково переспрашивает:

- Как же ужасы приехать могут, Дреничка?

А Катька подошла вплотную к нашему очкарику и таким сердобольным голосом, участливо ему предлагает:

- Дреничка, ты просто переутомился сегодня. Ты поспи иди. Отдохни.

- Вы чё, не верите мне? – возмущённо закричал Дренька.

А мы с ним не спорим. Только между собой переглядываемся. Успокаиваем его, чтобы не волновался:

- Верим мы тебе, верим. Что ты, конечно верим.

Тут только до Дреньки стало доходить. Он подозрительно посмотрел на нас и говорит:

- Думаете я спятил?

- Нет, - ответили мы поспешно хором.

- Да ей Богу не вру, - стал божиться наш атеист с рождения, - в рекламе сейчас показывали.

- Что показывали? – испуганно спросили мы опять хором.

- Ужасы, - удивленный нашей бестолковостью, промолвил Дренька, - их общество привезло, которое против пьянства и наркомании.

Ну, мы между собой переглядываемся. Мол, чего с больного возьмёшь. Но всё-таки лаково так спрашиваем:

- Как же ужасы привезти то можно, ведь они же ужасы.

А Дреня на нас смотрит как на недоумков.

- Я же говорю вам, что их в банках привезли.

- Но это же не огурцы маринованные. Как же их в банках можно привезти?

- Это хуже, гораздо хуже, - посуровел наш друг, - это всякие уродцы, которые от наркош и пьяниц родятся.

- Настоящие что ли? – недоверчиво переспросил я. А уточнять я начал потому, что к нам уже не раз приезжал театр восковых фигур и там тоже всякие чудища были.

Но Дренька ответил безапелляционно:

- Конечно, настоящие, поддельные что ли.

Мы опять быстро между собой переглянулись и хором воскликнули:

- Ух, ты.

Теперь мы уже поняли, что Дреня не сошёл с ума и что всё это правда, про приезд ужасов то есть.

- Билеты, поди, дорогие? – озабоченно спросил Максик.

- Да ерунда. Цена чисто символическая, - ударив кулачком о ладошку, заверил всех Дреня.

- Не умничай, символист. Ты цену назови.

Колян видно уже пришёл в себя от шока, вызванного кажущимся безумием Дреньки и теперь чувствовал себя свободнее с ним.

- Всего пять рублей для тех, кому тринадцати нет, - ухмыляясь довольной ухмылкой, сообщил Дреня.

- Так нам же уже всем есть, - огорчилась Катька.

- Тебе то чего расстраиваться, - изумился я, - ты то вообще за первоклашку сойдёшь. Я и то за пять рублей себе куплю. Подумаешь, один год. У нас же никто документы не будет спрашивать.

- Неудобно обманывать, - с сомнением в голосе проговорила Катька.

- Тоже мне, неудобно ей, - хмыкнул Дреня, - да такие выставки вообще должны бесплатно проводиться, чтобы все могли видеть, к чему приводят пороки.

- Конечно, а на пятёрку можно мороженного купить, - поддержал идею мелкого мошенничества Максик, - этим мы укрепим своё здоровье. А здоровье поколения, это сильная держава.

Мы аж все рты поразевали от такой казуистики. И я удивился тому, до чего ловко люди могут оправдывать высокими идеалами свои неблаговидные поступочки. И мне что-то расхотелось выглядеть младше. А Максик продолжал разглагольствовать дальше:

- Жаль только Колян за малыша не сойдёт.

- Да ладно, что я, на мороженное что ли не найду, - благодушно возразил наш верзила.

- Ладно, когда идём то? – прервал я неприятную тему.

А чё тянуть то, в воскресенье и пойдём, то есть завтра, - уверенным тоном солидного менеджера подытожил Дреня.

И вот на другой день утречком мы всей компанией отправились смотреть привезённые в наш город страсти - мордасти. Вместе с нами поехал и мой папа, хотя я был этим очень недоволен. Получалось, что нас как бы ведут на выставку, словно малышей каких. Не хватало ещё, чтобы папа начал нам говорить: «Держитесь за ручки ребятишки при переходе улицы. Не отставайте, не отставайте. Быстрее, быстрее пока зелёный свет». И как я себе это представил, так сразу высказал дипломатично своему родителю протест.

- Ты что, - говорю ему, - нас за малышей считаешь? Думаешь мы одни не найдём дорогу?

- При чём здесь малыши или не малыши? – удивился папа, - просто я тоже хочу посмотреть выставку, - и обиженно поджав губы, прибавил, - Не каждый день такие экспонаты в город привозят.

«Действительно не каждый день», - подумал я, и мне стало неловко.

- Ну ладно, пойдём, - милостиво разрешил я.

- Спасибо сынуля, спасибо родимый, - пропел папа благодарно елейным голоском.

И тут уж я надулся, не знаю от чего. Но, так или иначе мы прихватили папу с собой, взяв с него честное слово, что он не будет нас донимать мелочной опёкой.

На фасаде клуба висел огромный, на всю ширину стены транспарант, где аршинными буквами было выведено: «Ужасы нашего времени». Стрелки у входа указывали направление, где находятся эти самые ужасы. И мы, скрывая трепет, поднялись по широкой лестнице на третий этаж. Перед входом стояла очередь, которая медленно двигалась вдоль стендов с экспонатами, выставленными вдоль стен. Мы с любопытством старались рассмотреть, над чем склоняются люди. Но ничего не было видно, как мы ни старались вытягивать шеи. Нам оставалось только терпеливо ждать. Наконец вся наша группа приблизилась к первому столу, на котором стояли три банки. Внутри плавали сердца, я это сразу понял, потому что неоднократно видел коровье. Но одно дело смотреть, как папа разделывает здоровый и сытный ливер и совсем другое смотреть на человеческие сердца в стеклянных банках. Мне стало очень неприятно и сразу захотелось пройти вперёд, но это было невозможно, ибо очередь была плотной. Волей неволей, жмурясь и гримасничая, начал читать пояснения. Оказалось, что в одной из посудин было заспиртовано сердце здорового человека, а в других алкаша и склеротика. Здорового человека стало жалко. Склеротика я почему-то не пожалел, считая его смерть само собой разумеющийся. Про алкаша подумал: «Экий дурак, довёл же себя. А здорового, наверное, машина переехала», - сделал я предположение и решил поделиться мыслями с Максиком, который шёл позади меня. Мне ведь не жалко. У меня в голове мыслей ой-ой-ой сколько. Жаль, что их никто не видит. А то бы меня, наверное, гением считали. Ну, однако, не буду отвлекаться. Обернулся я, значит, к Максику и оторопел, даже испугался. Максик был белее младенца, умершего от водянки. Банка с этим большеголовым идиотиком находилась на столе номер два. Глаза Максика расширялись всё больше и больше, хотя, казалось, что он вообще ничего не видит. Сам же он становился при этом всё белее и белее. «Куда же больше то», - подумал я, потому что был он уже как будто выстиранный в тайде с активайтом. Мне стало от вида Максика так жутко. Что я оторопело посмотрел на папу, который в тот момент что-то объяснял Катьке, которая была, наверное, не в восторге от его объяснений. Потому что съёжилась вся как воробей на холоде. И вот в этот-то момент Максик и грохнулся в обморок, разбив себе при этом губу.

- Ай, ай, ай. Мальчику дурно. Ребёнок упал, - закричали сзади идущие.

Папа, мгновенно прекратил лекцию и бросился к нашему сверхчувствительному, впечатлительному другу и стал того шлёпать по щекам. А толпа кричала всё сильнее и сильнее. Возмущение нарастало и нарастало.

- Тоже мне отец!

- Нашёл, что показывать ребёнку!

- Портить психику мальчугана!

- Врача! Врача!

- Смотрите, смотрите! Он же убивает его!

- Он же по лицу его хлещет!

- Садист!

- Воспитатель липовый!

Кольцо разгневанных граждан сжималось всё уже и уже и, я понял, что пора спасать папу, для того чтобы он спас Максика. В общем, пора вмешиваться.

- Это мой папа! – закричал я громко, громко, подымая руки и пытаясь заслонить папу от разгневанных зрителей.

- Это не его ребёнок.

- Это чужой мальчик.

Раздались поясняющие возгласы.

- Это другое дело, - волной прошелестело в толпе.

А вслед за тем послышались и объясняющие реплики:

- Он его не бьёт, просто в чувство приводит.

- Не бьёт, не бьёт.

- В чувство приводит. В чувство приводит.

Тотчас послышались и советы:

- Ты его на воздух, на воздух вынеси.

Я не знаю, слышал папа все эти высказывания или нет, но он схватил Максика на руки и пошёл с ним вниз, к выходу. Народ почтительно расступался перед папой, который бережно нёс Максика. Никто уже не кричал, что мой папа злодей, а наоборот, даже хвалили:

- Мужчина не растерялся.

- Молодец какой.

- Врач, наверное.

И всё это мешалось с возмущённым гвалтом и многочисленными советами:

- Ты не урони его на лестнице, осторожнее.

- Отпускают детей одних, не знай на что.

- Тут и у взрослого то плохо с сердцем будет.

А Дренька, когда папа спускался с Максиком на руках по лестнице, посоветовал:

- А вы его, дядя Толя, посадите на перила и слегка придерживайте, он сам и съедет.

- У тебя у самого крыша съехала, умник, - рыкнул на нашего очкарика Колян и подхватил находящегося в обмороке Максика  под ноги, желая помочь.

- Не надо, не надо, - запротестовал папа.

Максик открыл глаза и что-то тихонечко прошептал, вроде того, что он уже пришёл в себя и даже чувствует себя нормально. Просто он не видел себя со стороны и не мог знать, что выглядит как экспонат из банки, что на третьем этаже. Но папа у меня оптимист и он поверил Максику.

- Ну, ну. Давай сам, конечно, - одобрил он.

Дальше я не буду про Максика, потому что это совсем не интересно, как он, в конце концов, совершенно очухался и потом в вестибюле отлёживался, пока мы продолжали осмотр. Да и вообще лучше всего про обморок Максика прокомментировал Колян. Он сказал прямолинейно, но точно:

- Чего с него взять то. Художник он и есть художник.

- Это точно, - согласились мы.

- Воображение разыгралось, - добавил Дреня.

Хотя, честно говоря, остальным тоже было не очень весело. Даже Дреня, который дольше всех рассматривал всю эту гадость и тот не умничал. Нам вообще не хотелось ни о чём разговаривать после выставки. А Колян, когда мы вышли на свежий воздух, даже предложил:

- Давайте остановочки две пешочком пройдём.

Никто не возражал. Папа вопросительно посмотрел на Максика. Тот в ответ что-то промямлил. Его никто не расслышал, но поняли, что и Максик не против прогулки. Так мы и шли, каждый погружённый в свои думы. Совсем как на похоронах. И лишь когда мы уже прошли полквартала Катька, взяв моего папу за руку, глубокомысленно изрекла:

- Знаете, дядя Толя, я раньше хотела быть врачом, чтобы сердца лечить, а теперь уж и не знаю, как быть.

- А что так? – поинтересовался папа.

- Да ведь люди сами с собой такое вытворяют и даже не с собой, а со своими детьми. Таких и лечить не хочется.

Папа посмотрел на Катьку с интересом и, немного помолчав, ответил так:

- Не все же сами себя доводят до крайнего состояния. Бабушка, например, у тебя сердцем давно страдает. И потом ты пойми, трудно понять, отчего болен человек. Да и к тому же, разве человеческая глупость является основанием для отказа  в медицинской помощи?

Катька молчала. Вид у неё стал задумчивым и сосредоточенным как никогда. Мне от её вида аж тошно на душе стало. И чтобы совсем уж не испортить себе настроение, начал всматриваться в лица прохожих. Я всматривался в обычные человеческие лица и, мне казалось просто невероятным, что среди них есть дураки, совсем не щадящие себя. Но с другой стороны, разве эта тётка необъятных размеров не виновата в своей безразмерной безграничности, а дядька с рожей красной и пористой, словно кирпич? Если у него такое лицо, то какая же у него печень? От таких невесёлых мыслей мне стало даже как-то не по себе, и я принялся рассматривать дома. У них-то уж точно нет ни водянки, ни цирроза. Хотя и дома обрушиваются порой от того, что их возводили люди с похмелья. А кто обитает за стенами этих домов? Я вновь понял, что лезу в слишком большие дебри и, поэтому стал созерцать облака. Но и тут мне подумалось: « А нет ли в них токсичных отходов?». Расстроившись. Я стал смотреть себе под ноги. Остальные тоже шли как приговорённые к смерти. Даже папа не пытался нас развеселить. Так и добрались молчком до дома. И как я не старался ни о чём не думать, в голове всё крутился и крутился один и тот же вопрос: « Как же люди могут себя доводить до подобного состояния? Как?». Но произнести его вслух я так и не решился.