2. Весна без улыбки.

Встречая свои шестнадцать лет, я не замечала мчащихся дней. Мне были совершенно безразличны дрязги родителей, их вопли, будившие меня среди ночи, голодные вечера и неосознанное пока одиночество. Мне было безразлично все. Запираясь в своей тесной комнатке, я изо дня в день сидела за столом, писала стихи, наполненные полудетскими мечтами и горячей кипевшей страстью юного ветреного создания.

Стол был завален книгами, учебниками, несданными в библиотеку, десятками решенных задач по химии, физике, геометрии, страницами, вырванными из школьных журналов с новыми задачами, повышенной сложности. Жажда знаний поглощала меня, питала мой мозг, занимала его постоянно. Мне было интересно все, что открывает передо мной загадочный мир материи, я искала объяснений наблюдаемых явлений и жадно подбирала ключи к разгадке.

Кроме прочего на столе лежали листы белой бумаги, покрытой портретами великих людей, красивых и гордых гениев прошлого, портреты были прикноплены на стене, перемежаясь цитатами на русском и латыни. Рисунки сказочных замков средневековья и эскизы тщательно и тщетно прорисовываемой мною совершенной фигуры микельанджеловского Давида. Мне хотелось повторить каждый завиток его кудрей, каждый изгиб его рук стократно, мне хотелось увидеть живой взгляд мраморного истукана, нарисовав блеск в его глазах, вдохнув свет в его лицо. Я резала пальцы в бесконечном затачивании карандашей.

Пересохшим горлом издавая знакомые с детства мелодии я танцевала в темноте посреди пустой квартиры, когда родители отсутствовали. Я смеялась и плакала, утопая в своем неведомом никому мире, мире созданного мной совершенства. Расплетая длинную соломенную косу, я садилась перед большим зеркалом и любовалась своим нагим телом, глядя на себя отрешенно со стороны, пытаясь уловить жизнь в опустошенном взоре смотревших на меня с зеркальной глади немых глаз. Я не чувствовала собственных прикосновений, вскакивая вновь кружилась по комнате в безумном вальсе наивной юности, проходившей в четырех стенах собственноручно замкнутой кельи моих страстей.

Знала ли я в этот момент о гильотине своего одиночества, нависшей надо мной карающей десницей моего безволия? Нет. Я была сама судьей, приговорившим себя к заточению, была замкнута собственной волей. Ни желаний, ни страстей, ни жизни, только пустота сказочных замков и молчание гениев прошлого наполняли мой маленький мир.

Время беспечно замерло в ожидании чуда, и я дышала и гоняла кровь по жилам, по инерции продолжая существовать.

Мама разбудила меня весенним утром:

- Доча, ты должна понимать уже, что надо учиться. Не возможно вечно сидеть дома, самой решать задачи, которые никто не может даже понять. Тебе надо к людям, которые смогут понять. Неужели тебе не хочется посоветоваться с кем-то?

Мама смотрела на мои воспаленные, заплаканные с вечера глаза и мне стало жаль ее, такую родную и любимую. Я осознала, что она чего-то сильно боится, и я поняла, что спасти ее от страха могу только я.

- Мама, я, наверное, пойду учиться в техникум, больше все равно никуда не примут. Я хочу учиться, но пока не знаю чему.

- А что тебе интереснее всего?

Меня уже два дня мучила какая-то олимпиадная задачка по химии. В журнале было и решение этой задачи, но самое противное было в том, что я не понимала именно решения.

- Химия, мам, я пойду изучать химию.

- Решено, сегодня же едем искать химико-технологический техникум, кажется, он находится где-то возле «химволокна». Туда еще пыталась Валька поступить, дура, какая ей химия. Сейчас покушаем, я спекла пару лепешек, попьем чайку и поедем…

Мать суетливо тараторила, и мне становилось легче, когда она так живо вертится рядышком, а не прозябает в бесчисленных попытках ублажить отчима. Сегодня ее внимание принадлежало мне, и день обещал быть солнечным. Над городом медленно поднималось майское солнце, и витал запах цветущей сирени.