– Эх, парок сегодня хорош! – начал Вася издалека.

– Хорош, – поддакнул Игнат, – а веник фуфло! Говорил тебе: надо было до Ильина дня на дальнем покосе вязать. Там рядом рощица заветная … берёзки молодые.

– Не ворчи, – миролюбиво протянул Василий, – я в то время за главного редактора оставался. Текучка. Некогда было …

Игнат покосился на берёзовые листья, прилипшие к распаренным телам друзей, и смягчился:

– Да ладно.

Он раздольно вздохнул, словно выпуская на свободу часть своей умиротворённой богатырской души. Затем оглядел деловито намыливающихся мужиков и предложил:

– Пошли, Васька, посидим, пивка выпьем, отдохнём!

– Отдохнём, – эхом отозвался Матрёшкин, – а вот насчёт пивка не получится.

– Как так? – искренне обиделся Игнат, – я же принёс! А не хватит, Вовку-банщика пошлём в ларёк. У меня и деньги есть. Вот!

– Да не в этом дело, – махнул рукой Вася, – обещал я.

– Кому? – правая бровь Игната поползла вверх, – ты же второй год один живёшь!

– Один, – подтвердил Вася, – только тут такое дело …

Он почувствовал, что сейчас самое время поделиться с другом самым сокровенным и, покосившись на отдалённых соседей по предбаннику, выложил всё, как на духу:

– Ну и что такого! При чем здесь пиво? – Игнат отхлебнул прямо из двухлитровой пластиковой бутыли, крякнув от удовольствия.

– Известное дело, стоят, – шумно выдохнул смесь пивного перегара с неподдельной обидой Игнат, – на инструментальном теперь оптовый склад, на швейной фабрике – супермаркет. Я сверло китайское вчера в этом супермаркете купил, начал стенку буравить – погнулось. А наши-то были ого-го! А дамочка-то какова? Фотка есть? Молодая? Красивая?

– Чего это так интересуется? – опять не выдержал Игнат.

– Вот! – Вася поднял вверх указательный палец, – подходим к самому интересному моменту. После нескольких писем с таким допросом получаю конкретное предложение. Не согласитесь ли, Василий Феофанович, стать отцом моего ребёнка? Все расходы по его содержанию и воспитанию беру на себя!

– Это как! – Игнат от удивления даже бутыль с недопитым пивом вытащил изо рта и отставил в сторону, – а, читал, дитя из пробирки. Понимаю.

– Ничего ты не понимаешь, – Вася потянулся о волнения к бутыли с пивом, но спохватился и махнул рукой, – не хочет она через пробирку. Муж у неё то ли депутат, то ли важный чиновник, у него даже служба безопасности есть, узнать может.

– Как? – теперь Игнат потянулся к бутыли, сделал огромный глоток, – ты туда поедешь что ли?

– Заладил: как, как … – усмехнулся Вася, – понимаешь, в Москве ей категорически не хочется. Хоть и огромный город, но стрёмно. Она только что из Таиланда вернулась, а скоро собирается на остров Бали. Так вот в промежутке страстно желает побывать в Ново-Петуховске и несколько дней побыть у меня. Тем более, в Задрипещенске живёт её родная тётка.

– До Задрипещенска от нас всего-то двадцать килОметров, – дал справку Игнат, – автобусы иногда ходют. Когда нет снежных заносов, и дорога от грязи в мае просохнет, можно и за час добраться.

– Да на кой ей твой Задрипещенск! – Вася удивился непониманию друга, – отмазка это. Она последний раз была у тётки в школьные годы. Думаешь, её ностальгия замучила? Нет! Мне она прямо написала, туда я особо не стремлюсь и этим чувством не страдаю, бОльшую часть времени провожу в нашем новом доме на Кипре, и Родина там, где нас любят.

– Это, кажется, Лермонтов говорил, – поинтересовался Игнат.

– Не помню, – пожал плечами Вася, – знаю только, в нашей стране человеку ломаный грош цена – это факт. Ты мне лучше скажи, что мне ответить на письмо?

– А фигура у неё как? Такие снимки она тебе присылала? – вместо ответа спросил Игнат.

– Конечно! Фигура – супер! Талия осиная, а задница оттопыренная, как у Зинки-доярки, хоть стакан ставь! Тридцать два, а на двадцать пять выглядит! Она же только собой целые дни и занимается. Фитнес там. Массаж, бассейн, сауна. Что ты хочешь?

– Но почему ты? – не унимался Игнат.

– Теперь понимаю, – протянул Игнат, – чего же ты сомневаешься? Соглашаться надо! Эх, кабы я был на твоём месте …

Он мечтательно поднял глаза к потолку, на котором висели огромные водяные капли, похожие на кислые виноградины, которые пытались выращивать одно время новопетуховские садоводы. Видимо, вспомнил сокровенное. Но, вовремя обратив внимание на стремительно увеличивающиеся в размере наипервейшие половые признаки, спохватился:

– Размечтался! Давай-ка, Васька, в бассейн нырнём! А потом – в парилку!

***

Московский экспресс Ново-Петуховску уделял только минуту своего внимания. Матрёшкин с трудом выпросил у главного редактора редакционный “УАЗик” и прохаживался по перрону с чахлым букетиком цветов. Насчёт этого символа внимания пришлось срочно подсуетиться и договариваться с однокашником по университету, а потом доставлять с оказией из областного центра. В его родном городе, да и в соседних Запедрищенске и Задрипещенске все цветочные магазины и ларьки давно были закрыты за полной ненадобностью и перепрофилированы в магазинчики. Эти форпосты торговли их хозяева, острословы-предприниматели, с явной издёвкой над жителями, словно сговорившись, именовали “супермаркетами”. Новопетуховские галантные ухажёры предпочитали дарить своим возлюбленным что-то иное и более, по их убеждению существенное. Например, бутылку пива или флакон цветочного одеколона. А летом все палисадники и задворки домов местных жителей и так утопали в упитанных крепких цветах.

Матрёшкин волновался, как перед первым в своей жизни государственным экзаменом. Вспоминал многочисленные фотографии очаровательного партнера по роли в новом спектакле и зябко поёживался – то ли от озорного весеннего ветерка, то ли от ощущения нереальности происходящего.

Вот экспресс подлетел, и на перроне осталась лишь Она. Несравненная и волшебная, потому что штамп “сошедшая с глянцевой страницы модного журнала” звучал бы некорректно и даже оскорбительно. Таких красивых журналов никто еще не издавал, не печатал и, соответственно, не видел! Усатый проводник шустро выставил в грязь огромный чемодан на колёсиках, оглядел покосившееся одноэтажное здание вокзала, построенное в годы первой пятилетки, и с удивлением щипал крупный нос вплоть до того самого мгновения, когда поезд резко дёрнулся на восток.

В окошко буфета выглянули сразу трое: обе толстые посудомойщицы – рыжие Светка и Нинка, и жидконогая, конопатая, перекисно-блондинистая буфетчица Наташка. Заведующая Таисия Патрикеевна привилегированно пялилась из окна собственного кабинета. Раскрыв рот, они наблюдали за пассами разволновавшегося Матрёшкина, который сначала мужественно принял чемодан от поезда и потянул было за собой, однако заехал в грязь и забуксовал. Он приподнял багаж, вызволив из лужи, но, передавая букетик не то тюльпанов, не то подснежников, неловко прислонил к своему новому плащу дамскую поклажу и сконфузился, выпачкавшись в жирной новопетуховской грязи.

Дама была подобна фейерверку, и сказать, что она была на удивление хороша, значит, просто обидеть эту женщину! Она была достойна кисти лучших художников своего времени, и настоящие ценители земной красоты и мастера, несомненно, должны были выстроиться в длинную хвостатую очередь, чтобы суетливыми бросками кисти запечатлеть на холсте её надменные губы, изящные линии тонкого носика, глубокие голубые глаза с грустинкой и стрелки взметнувшихся бровей под непослушными соломенными прядями. Запечатлеть, чтобы затем понять: ни одна картина не сможет отразить всей великолепной гармонии черт прекрасного свежего лица, никакой мастер не сможет добиться хотя бы приблизительного сходства, а палитра цветов, несмотря на нечеловеческие усилия, будет всё равно бледной и невзрачной.

Матрёшкин осознал: фотографии оболгали красоту, и после нелепых поздравлений по поводу благополучного прибытия в Ново-Петуховск побледнел, покраснел, попытался заговорить о погоде. Вновь сконфузился и вплоть до посадки в машину лихорадочно соображал, что же ему делать с этаким совершенством. Кровь вскипела в нём, как варенье у бабки Матрёны, попыталась убежать вон. Но убегать было некуда и нельзя, красота с неподдельным интересом разглядывала хрущёвские пятиэтажки города и старые избы, покосившееся здание детского дома и недавно отремонтированное помещение налоговой инспекции, а он сидел рядом, отводя смущённые взгляды от безумно восхитительной коленки в чулке телесного цвета. Водитель Витька Горгонкин нагло косился на пассажирку через зеркало заднего вида и по этой причине чуть не въехал в притормозивший у здания районной администрации рейсовый автобус. Этого ещё не хватало!

Когда подъезжали к панельному дому Василия, мирная пчела пронзительной догадки, кружащаяся над Матрёшкиным, вдруг обернулась злобной осой и ужалила дерзко и болезненно, причём, прямо в голову: “Чем кормить-то буду?” на первое время меню было спланировано, а дальше? Не пельменями же, на которые он часто переходил в силу крайней неприхотливости? Наглый водила Горгонкин по-свойски подмигнул старшему по званию Василию, и, воспользовавшись тем, что Матрёшкин был занят с чемоданом Несравненной, успел вручить красавице свою визитку и протянуть огромную ладонь, похожую на малую сапёрную лопату.

Но оса по поводу кормёжки показалась вскоре мелкой мухой. Не успел Вася взгромоздить на пятый этаж чемодан и отдышаться, как обозначилась острейшая проблема: глаза гостьи округлились после посещения ванной, выразив удивление подобно удивлению первого космонавта, ступившего на поверхность иной планеты. Дело в том, что в доме, где жил Матрёшкин, никогда не было горячей воды. Домовитые новопетуховцы ладили в таких домах титаны. Матрёшкин, попавший в эту квартиру после размена, не стал это делать, летом купался каждый день на озере, а в другое время года дважды в неделю ходил в баню, где заодно и мылся.

Итак, горячей воды не было по проекту. Холодная, кстати говоря, тоже шла далеко не всегда. В тот день, как назло, её не было. Кран издавал издевательское шипение, как кобра, предупреждающая об опасности. Красота готовилась заплакать. Матрёшкин не мог допустить этого! Будучи оптимистом, он уже через пару минут сделал важный вывод: было бы ещё хуже, если бы забилась расположенная в двухстах метрах колонка. А так дело поправимое. Вася таскал вёдра на пятый этаж и даже ни разу не выругался, вспоминая светлый облик гостьи, одни глаза которой заставили бы его перетаскать на пятый этаж близлежащее озеро, а не то что пол ванны. Он грел на газовой плите дополнительные вёдра, одолжив у соседей. Посвистывал, думая, как ему дальше себя вести?

Однако пора представить Несравненную подругу Матрёшкина по переписке, москвичку, красавицу, гостью славного города Ново-Петуховска. Звали её очень даже обыкновенно – Анастасия! Так зовут многих русских и даже нерусских красавиц. Чего же тут удивительного? Удивительное было в другом. Главный редактор Свечкин не только отпустил Матрёшкина до конца этого дня, но дал ему ещё три дня в счёт отпуска, несмотря на невероятную запарку в редакции. И без всякого письменного заявления и нудных нравоучений, а всего-то после краткого телефонного разговора. Не иначе, Витька Горгонкин рассказал во всех красках. А может, у пожилого главного редактора районного вестника “Знамя Ново-Петуховска” Матвея Сигизмундовича всплыли в памяти его молодые годы. И вспомнил он, как крутил сумасшедшую любовь с молоденькой журналисткой Таисией из “Запедрищенского рабочего”, как ездил с ней по бездорожью на мотоцикле, отыскивая подходящий стог сена, как доводил девушку до безумия и животных стонов в закутке животноводческой фермы, прижав к поилке под печальные взгляды коров-рекордсменок. А в результате такого форменного безобразия проваливал график вёрстки, срывал выпуск газеты в срок и получал от запедрищенского первого секретаря по первое число, однако был всё равно счастлив.

Анастасия плескалась в драгоценной новопетуховской воде, собранной по капелькам, а Матрёшкин жарил на кухне котлеты. Вчера он до поздней ночи неистово производил фарш на старенькой мясорубке, старательно резал овощи и любовно строгал салаты. И дело даже не в том, что красавица ему шибко понравилась. Он был коренным новопетуховцем. А они, как свидетельствуют древние летописи, ещё со времен Дмитрия Донского отличались особым гостеприимством и радушием, что с незапамятных времён отличало их от спесивых запедрищенцев.

Разумеется, ему было немного не по себе, но кому по себе, когда всё громче и громче звучат бравурные марши, а могучий инстинкт продолжения матрёшкинского рода бросает то в жар, то в холод. Шипение из крана усилилось, кран на кухне фыркнул, пошла холодная вода. В этот момент из ванной показалась Несравненная.

Сюжет моего рассказа изначально циничен. И было бы ещё бОльшим цинизмом свести дальнейшее повествование к банальному изложению полового акта. Можно было резким образом изменить сюжет и сделать Анастасию хитроумной инопланетянкой, охотящейся за человеческой спермой. Однако сотворить такой ход мне не позволяет моя нелюбовь к классической космической фантастике, как к ответвлению жанра. Я тяготею к фантастике земной, и мне очень не хотелось бы, чтобы у прекрасной героини в конечном итоге вырос хвост, зазмеились волосы, стали гранатовыми или апельсиновыми глаза.

Признаться, мне она сразу понравилась. Стало быть, остаётся только один выход. Раз уж красавица преодолела пару тысяч километров и почтила своим драгоценным вниманием Ново-Петуховск, логично предположить: ружьё, висящее на стене, наконец, выстрелит, а Матрёшкин исполнит свою мужскую миссию. Тем более, он уже пошёл во имя этого на определённые жертвы, третью неделю не пьет ни водки, ни вина, ни пива, готовясь к ответственному моменту во взаимоотношении полов.

Ах это взаимоотношение! Если кто-нибудь вспотел во время этого, ещё не значит, что он взлетел. И самая глубокая пропасть планеты и самый высокий пик не могут быть мерилом тех крайних точек в полёте, в котором ежесекундно находятся тысячи жителей нашей планеты. Да что говорить о нашей планете! Страшно представить, какое неисчислимое количество разнообразных существ совершенно немыслимым образом совокупляются друг с другом. И самое простое, что мы можем себе представить, так это огромное количество изумрудных хвостов, которые сцепились вместе под зыбким лазурным стеклом и, представьте себе, очень счастливы.

Никто не измерит температуру сердец и силу неистового пламени счастливцев, удостоенных великого огня природы. И нечасто бывает, что на жизненном тусклом небосклоне загорается такая ослепительная звезда, как у Василия.

У Матрёшкина пересохло во рту, он попытался взять себя в руки и вымолвил:

– Так вот вы …то есть, ты … какая.

Голая Анастасия, лежащая на диван-кровати, сдвинула загорелые ноги, изменив выражение лица женщины, знающей себе цену и представляющей свою силу, на выражение лица скромной и добродетельной матроны. И, протянув бумаги, робко сказала:

– Не слепая. Вижу. Всё будет … и сейчас, и ночью, и завтра, и послезавтра. Но сначала подпишите … то есть, подпиши. Вот здесь … и вот тут.

***

В день, когда страна мерчендайзеров, супервайзеров, дистрибьютеров, менеджеров и нищих пенсионеров переходила на ЗИМНЕЕ время, Василий Феофанович Матрёшкин получил электронное письмо из Санкт-Петербурга. Анализируя его поочерёдно то правым, то левым полушарием довольно ещё проворного головного мозга, Василий Феофанович, тем не менее, не смог сделать никаких серьёзных выводов и поэтому решил посоветоваться с другом. Тем более, по воскресеньям он всегда парился с ним в бане, не упуская случая обсудить важные вопросы, а заодно и помыться.

Но в это воскресенье баня отменялась. Слишком много было работы. Василий Феофанович вздохнул и нажал кнопку аппарата селекторной связи:

– Наталья Петровна! Соедините меня с Игнатом Ивановичем, директором нашего запедрищенского филиала.

И услышав приятный, родной голос старого друга, директор Центра естественной репродукции человека, с интонацией уставшего, но хорошо поработавшего человека, сказал:

– С Питера письмо только что получил. Очередь у них расписана на год вперёд. Предлагают, помимо Запедрищенска, ещё и в Задрипещенске наш филиал открыть. Есть предложения иностранных фирм о сотрудничестве в организации специальных туров. Это первое. Второе. Мне кажется, пора расценки увеличивать. Нам надо проектировать новое здание. Подумай!

И по своему обыкновению добавил:

– Ты только не смейся. И не болтай никому. Ладно?