Вокзалу было все равно куда едут все эти люди. Он сам, как и жизнь, состоял из бесконечной череды встреч и расставаний, горя и радости. Все, как всегда – толчея, смех, слезы, цветы, суета грузчиков и вестовых, клубы дыма паровоза... Только духовой оркестр на перроне, только патриотические лозунги над толпой, только форма морских офицеров на отъезжающих мужчинах и печаль в глазах, провожающих их женщин, только август 14-го... Война ждала этот поезд там - так далеко и так близко. Анна - распахнутый светлый взгляд, легкая, нежная полуулыбка. Теперь, даже в самый трудный момент он сможет видеть ее – стоит раскрыть изящный медальон и с портрета, кажется, выплеснется целый мир, обдавая сладким, едва уловимым запахом любви. Сергей на мгновение замер, любуясь. Спасибо. Теперь всегда со мной будут – ты и удача. Я очень, очень скоро к тебе приеду, – торопливо заговорила жена, - Вот наш сын немножко окрепнет, и мы с ним сразу приедем. Ты уедешь с Володенькой в Кисловодск. К своей маме, - Тимирев закрыл медальон и спрятал в нагрудный карман кителя. В его голосе слышалась легкая досада, – Аннушка, мы же договорились. Нет – к тебе в Гельсингфорс, - настойчиво повторила она, - Я так решила и не будем больше об этом! Сергей хотел что-то возразить, но Анна отчаянно зажала ему рот своей, почти детской, ладошкой. Ее глаза наполнились слезами. Посмотри на других жен – они тоже провожают на войну, но не плачут, - тихо сказал Сергей, целуя руку, только что запретившую ему говорить. Анна мельком взглянула на хохочущих женщин рядом с ними. Это не жены, а подружки, - холодно ответила она. Почему подружки? Видишь ту красавицу? - Тимирев кивнул на Нину, высокую, обаятельную девушку, - Подгурский стрелялся из-за нее, они тайно венчались... А хочешь, пойдем - я тебя со всеми познакомлю? Я некрасивая сейчас, - смутилась Анна, - а по твоим рассказам я и так всех давно знаю – вон сам Подгурский, а блондин рядом с ним – Рыбалтовский... Огнивцев, Смирнов, из штаба – Михаил... забыла... Иванович, - подсказал муж. Да... - Анна уже не здесь, ее взгляд, ее мысли, все ее существо всецело обращены к чему-то новому, ошеломительному, появившемуся в этот момент на перроне. Что это – она еще не успела осознать, - Конечно... Иванович... Последние слова прозвучали так медленно и отрешенно, что Тимирев, наконец, обернулся туда, куда так пристально и завороженно смотрела Анна. По перрону, придерживая саблю, шел человек, быстро и упруго, словно печатая каждый шаг. И, казалось, ритму его шагов подчинилось все вокруг – раз, два... Собранность, устремленность, благородство – раз, два.... Смелость, утонченность и какая-то невыразимая скорбь – раз, два.... Померкла и размылась пестрая и суетливая картина расставания, есть только – раз, два - стремительный, сильный, притягивающий к себе человек. Это Колчак-полярный. В молодости – три экспедиции в Арктику, его именем даже остров назван... Золотая сабля за Порт-Артур... - Сергей, стремясь хоть как-то разрядить ситуацию, говорил небрежно, быстро, с трудом скрывая легкую ревность, - Я тебе сто раз о нем рассказывал. Помнишь? Раз, два... Завораживающий шаг... Или это так сердце бьется? Аннушка! - Сергей почти кричит. Анна вздрогнула. Снова – шум вокзала, голоса, смех... Все пронзительно, оглушающе, резко. Колчак прошел к соседнему, второму вагону, где его ждала очень милая женщина. - А это его жена Софья Федоровна, - Тимирев облегченно выдохнул, - пойдем же, познакомимся! Анна, похолодев от самой мысли об этом, даже не в силах ответить – отрицательно покачала головой. Тимирев удивленно посмотрел на жену: Что с тобой? Ты побледнела! Душно... - слабо сказала Анна, - Я всегда бледнею, когда мне душно. Прости – что-то голова закружилась. Прости родной! Сергей, отчаянным жестом последнего прощания, прижал к себе жену, кажется, стремясь утолить всю свою печаль нежным и долгим поцелуем. Резкий звон вокзального колокола, возвещающего отправление поезда, заставил Анну вздрогнуть и открыть глаза. Через плечо мужа она увидела, как Софья Федоровна – Соня - едва коснулась губами лба Колчака. «Им нет нужды на людях раздавать страстные поцелуи.» - подумалось ей. Сергей поднялся на подножку поезда – как мучительны эти последние мгновения, когда точно знаешь, что уже ничего не вернуть и не изменить. Анна беспомощно опустила руки и могла только молча смотреть вслед мужа, который, махнув ей рукой, скрылся в темноте вагона. Перрон заметно пустел – офицеры садились в поезд. До Анны донесся голос Колчака: Как устроюсь, я вас вызову. И, пожалуйста, Соня, балуй Славушку – лишней любви не бывает! Ты считаешь, что я люблю его меньше, чем ты? - голос Софьи звучал с какой-то затаенной обидой. Или Анне это показалось? Больше. В тысячу раз больше. Я не хотел тебя обидеть, - успокаивающе и мягко ответил Колчак. И вдруг, – Посмотри, какая славная жена у Сергея Тимирева! Чуть вздрогнув от последних слов мужа, Соня оглянулась. Глаза женщин на мгновение встретились и они тут же отвернулись друг от друга, ослепленные молнией, пролетевшей между ними. Отвернулись к своим мужьям. Сергей уже добрался до купе и теперь, в окне вагона стоял, как в раме, прижав руку к стеклу. Анна торопливо подбежала к окну, оркестр грянул прощальный марш, с шипением вырвался пар из-под колес тронувшегося поезда... Тимирев, поцеловав медальон, показал его Анне – не беспокойся, с ним у меня все будет хорошо – помахал рукой. Анна рассеянно кивнула, уже почти не осознавая происходящего, потому что ее взгляд неумолимо притягивался к близящемуся соседнему вагону... Там, в окне Колчак раскурил сигару, последний раз помахал жене... Все ближе и ближе. Видимо кто-то окликнул его - он обернулся куда-то вглубь вагона, а, повернувшись вновь, замер от потрясения – на проплывающем перроне, в клочьях паровозного пара – лицо Анны. Огромные, чуть влажные глаза смотрели прямо на Колчака. Кажется, прошла вечность... Колеса ускорили ход, им в такт гремел оркестр, поезд был уже далеко, но все это было странно призрачно для женщины, потрясенно стоявшей на опустевшем перроне... ВЕСНА 1915. БАЛТИКА, ГЕЛЬСИНГФОРС. КАБИНЕТ ВИЦЕ-АДМИРАЛА ЭССЕНА.
Жирным красным кружком Колчак обозначил на карте Данциг и провел такую же жирную красную линию до Гельсингфорса. Минные заграждения в Финском заливе закрыли для немцев дорогу на Петербург. Я предлагаю теперь перейти к наступательной минной тактике, - Колчак был настроен решительно. Что вы имеете ввиду? - переспросил вице-адмирал, поднимая глаза от карты на Александра Васильевича. Мы войдем в Данцигскую бухту и заминируем ее здесь и здесь, - он так решительно провел на карте две линии, что стало ясно, как он хотел бы скорее воплотить это в жизни. Эссен осознавая всю смелость плана, встав из-за стола начал быстро ходить по кабинету. Запереть минами вражеский флот в его собственном порту? Ночь и туман обеспечат скрытность операции. Рискованно. Ах, как рискованно. Минировать под носом у противника! В сотнях метрах от базы! Таких опасных рейдов никто никогда не выполнял! - в голосе вице-адмирала слышалось и понимание всей заманчивости операции, и осознание всей опасности задуманного. Николай Оттович, простите меня. Но если бы в такой рейд собирались вы, то я был бы категорически против, - Колчак прямо и уверенно посмотрел в глаза собеседника. Эссен на секунду остолбенел – дерзость Колчака была неописуемой, но потом, вдруг, рассмеялся. Наглец! Да, я бы не решился ни за что. Но с Вашим опытом минирования... - вице-адмирал снова стал серьезным и сосредоточенным, - Готовьте дивизион эсминцев, во главе с «Сибирским стрелком», к выходу в море.
ВЕСНА 1904. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ОСТРОВА.
Погожий, светлый день, пронизанный всей свежестью, на которую способна весна. Отдыхающие блаженно прогуливались по парку, наслаждаясь благодатной природой. Пожалуй, только отдаленное пение куплетиста в кафе, что в самом центре парка, напоминало о том, что так хотелось забыть – о войне. «Глупый кайзер зубы точит, Он России гибель прочит, Одного понять не хочет - С Богом мы сильны! И солдаты, и казаки Разобьют тебя в атаке, Убежишь с бесславной драки, Потеряв портки!» «Ах, скорее бы...» мысленно ответила последним словам, донесшейся до нее песенки, Софья Федоровна, вновь подумав о муже. Нет не уговаривай, мой дом в Каменец-Подольском! - Дарья Федоровна никак не хотела согласится с дочерью, - Вместе с Федором Васильевичем жили, вместе рядом в земле лежать будем. Соня хотела было снова ей возразить, но мать строго оборвала ее: И кончен разговор! В наступившем молчании снова слышалось пение куплетиста. Теперь дамы уже шли вдоль ограды кафе и могли видеть его на эстраде: «И на море будет худо - Перебьем твою посуду, Что ни день, то топят судно Наши моряки!» Ну, а что твой муж? Пишет? - Дарья Федоровна перевела разговор в другое русло. Давно ничего не получала. Беспокоюсь, - грустно ответила Соня. Когда ему писать – он, вон, слышишь... - мать кивнула в сторону эстрады, - ...что ни день, то судно топит. Соня рассеяно улыбнулась, погрузившись в свои мысли. Дамы вошли в кафе и сели за столик. Куплетист осушил стоявший перед ним бокал и закурил. Мама, война это всегда война. На ней убивают, - наконец заговорила Соня. Так ведь и на улице можно под телегу попасть. Для этого так далеко ехать не надо, - не разделяя грустных настроений дочери небрежно ответила Дарья Федоровна. При официанте, поспешно подошедшем в этот момент к столику, Соня говорить не захотела, только еще больше нахмурилась. Чаю и кофею, - распорядилась мать. Официант столь же поспешно удалился. Мама, мне неприятно, что ты так говоришь. По твоему выходит, что Саша... Твой Саша вполне мог бы остаться в Питере при Штабе. При Штабе-то и ордена скорее получают, - безапелляционно отрезала Дарья Федоровна. Ты знаешь, мама, он все равно не усидел бы, когда идет война! - Щеки Сони вспыхнули румянцем. Не усидеть на войну – это дело простое. А вот ты попробуй усидеть дома и не бросать на произвол судьбы жену с ребенком, и не трепать им вечною тревогою нервы! Ну, о себе, ладно уж, я не говорю... Соня, задохнувшись от обиды за мужа, за себя и от той самой «вечной тревоги», всколыхнувшейся в ней, отвернулась от матери к куплетисту, который уже снова пел своим, чуть надтреснутым, голосом: «Зря на Русь глаза ты пучишь, Скоро пулю в глаз получишь, Ведь на хищника метки - Сибирские стрелки!»
ВЕСНА 1915. БАЛТИЙСКОЕ МОРЕ. ЭСМИНЕЦ «СИБИРСКИЙ СТРЕЛОК».
Жестокий, холодный ветер поднимал на море тяжелые, темные волны, заставляя дождь лить с какой-то остервенелой ненавистью. В этот шторм даже воинственный и мощный эсминец казался отчаянным и безрассудным вызовом стихии, которая, шутя, кидала судно из стороны в сторону. На корме, оставаясь безучастными к неистовству погоды, два минера и молодой мичман «колдовали» над миной – вкручивали запалы. Заслышав четкие шаги, матросы и мичман вскочили – Колчак. К утру успеете? Так точно, господин капитан, - отрапортовал мичман. Колчак, запахнувшись поглубже в плащ, пошел на другой борт. Вдруг, снова обернулся к мичману, сделав шаг назад: Минрепа с вьюшки мотайте так, чтобы мина встала на семи метрах. Не меньше – на семи метрах! Так точно, господин капитан! - с готовностью отозвался мичман и тут же обернулся к матросам, уже подкатившим мину к краю кормы, - Ставить на семи метрах! Мину столкнули за борт и она исчезла в темной глубине – якорь, разматывая трос, увлек ее за собой. Уткнувшись в рыхлое дно, он заставит мину затаится здесь, среди других, таких же как она смертоносных машин, чуть покачиваясь, в ожидании своей жертвы.
Борясь с качкой, Колчак пробрался к левому борту. Там его встретили Рыбалтовский и Подгурский, спешившие со срочной вестью. Перехватили радиограмму противника, - начал Рыбалтовский. Два немецких крейсера вышли в море, - стремясь перекрыть гул волн прокричал Подгурский. Давайте не будем паниковать раньше времени – твердо и уверенно ответил Колчак. У нас сто мин на борту – мы, как пороховая бочка. Что будем делать? - как будто бы не услышав слов капитана, явно нервничал Рыбалтовский. Продолжать минирование, - спокойно отрезал Колчак. Мины одна за другой тонули в бушующих волнах. Подкатив к борту очередную, минер тихо обратился к товарищу: На пяти метрах мины зависают. Здесь другая глубина. Подумаешь, два метра, - равнодушно отозвался напарник, - Немец быстрее подорвется. Командир приказал на семи ставить, - не унимался первый. Ну, тогда ныряй в воду, сматывай, раз ты такой правильный! Ветер с колючим дождем очередным порывом заставил матроса вздрогнуть и поежиться, представляя себе перспективу оказаться за бортом. Мина с глухим плеском исчезла в темной воде...
ВЕСНА 1915. ГЕЛЬСИГФОРС. ДОМ ПОДГУРСКИХ.
Анна Тимирева, только войдя вслед за Ниной в прихожую, с удовольствием вдохнула теплый аромат: У тебя пироги пекут? Горничная Подгурских проворно помогла им снять пальто и легкими шагами убежала хлопотать о чае. Хочу пригласить Софью Федоровну – она приезжает завтра. Боюсь, правда, не придет – говорят в гости не ходит, - Нина говорила быстро и мелодично, - Близко к себе никого не подпускает. Она особенная. Ей лет сорок? - небрежным тоном поинтересовалась Анна, следуя за подругой по коридору в гостиную. Проходя мимо дверей кухни, невольно залюбовалась ловкими и какими-то уютными движениями кухарки, раскатывающей тесто для пирога. При чем тут возраст? Такие женщины – королевы до смерти. А какая отважная – весь мир проехала на пароходах, поездах, оленях. Встретила своего Колчака на краю света. Обвенчались. Такая любовь... Анна явно погрустнела, слушая щебет подруги. Нина, я устала,пойду к себе, - сухо перебив рассказ о великой любви, сказала она. Я тебя без чая не отпущу – пойдем же скорее в гостиную, - и служанке, - Машенька, чаю принеси! Войдя в комнату, Анна остановилась у большого, красивого зеркала, как будто вглядываясь в себя. Нина села за стол. А мне муж рассказывал, как они воевали с Александром Васильевичем в Порт-Артуре, - вдруг с необыкновенной живостью заговорила Анна, - Представляешь? Колчак... «Колчак, Колчак»! - теперь уже Нина бесцеремонно перебила ее, - Ах, он такой бесстрашный, ах, он полярник, он герой Порт-Артура! Анна, осекшись и удивленно посмотрев на подругу, тоже села рядом и несколько мгновений рассеянно смотрела на то, как горничная накрывает на стол. Нина, ты несправедлива к нему. Может быть. Он – фанатик. У него одна женщина на всю жизнь – война, - холодно заметила Подгурская. Может, Родина? - запальчиво вступилась Анна. Может и Родина, - теперь уже слова звучали устало и равнодушно, - Только мне что за дело? Я всегда с мужем навеки прощаюсь, когда он уходит с Колчаком. А я думаю, для мужчины это главное – любить Родину и уметь ее защищать! Нина долго посмотрев на подругу, у которой от последних слов восторженно заблестели глаза: Мой тебе совет – не влюбляйся!
Написал (а) - Джон: Вот это очень понравилось. Фильм обязательно посмотрю когда выйдет. -(05:21)
Ответ: :) Я всегда несколько презирала этот жанр - новеллизация. Сериалы-то идут никакие, а потом еще и книги выходят!)))))) Но тут - потрясающий материал, очень интересная история. И эпоха! Мне было очень интересно превращать скупые ремарки и реплики в живые и красочные сцены.
Главная 
